Молоко кобылиц - Страница 2
2
И спасиборогий вол и вселеннохвостая (увы: есть и такая) кошка.
И все лишь ступог к имени, даже ночная вселенная.
И голубой беззвучно скользнул таень.
И сонняга и соняжеская мечта овсеннелым. И сонязев рок — узнать явь.
И соннязь бросает всеннеющую тень над всем, и земь, воздух брал струнами, подсобниками в туманных делах славянина.
И не устает меня пленять, мая, маень; и я — тихая, грустная весть мира с сирым, бедучим взором.
И в звучешнице верховенство взяли гусли.
Ах, прошла красивея, пленяя нас: не забыть!
И в прожив от устоя рода до мородстоя плыли мары, яснева хмары. И небее неба славянская девушка.
И ярозеленючая кружавица, овеваемая и нагучая локтями и палешницей, и нагеющая и негеющая полуразверзстыми бесстыдными устами, и мертвлявая полузакрытыми глазами.
И теневой забочий и котелкоцветная серейная лужайка, и зыбкая и зыбучая на ней плясавица.
И хвостозеленый и передодевичий под веткой лег змей и вехчий смехом век стариканьши. И трое белых стоем, полукругом на синеве, у зеленева.
И пожарно-косичный, темнохвостый кур!
И мучины страдязя и бой юнязя. Хоробров буй, буй юника.
И юнежь всклекотала, и юникане прозорливыми улыбками засмеялись.
И юнежеустая кое-когда правда. И любавица и бегуша в сны двоимя спимые, ты была голубошь крыла.
И игрец в свирель и дружбы мечты. И святоч юнвовзорый.
И вселенатые гривой кони и палица у глаз; две разделенные днем ночи.
Смехдомёт из мальчишеской свирели и бессильные запереть смех уста. И смехучий вид старца; нес в мешке вечность.
И давчий красу и любу — отнял. И заведенные часы.
И деблы слетались, деблиные велись речи.
И ясно было тихо. И яро.
И грясло ясна на небо. И хохотуха с смелым лицом пролетала по ясневу.
Сумрак и мгла — два любна меня.
Красивейно рядится душа в эти рядна.
И в венке дружества пчел пророк.
И дымва зыбетелая делает лики и кажет роги.
И взорлапая снедь.
И улыбальями голубянноперыми завернулись, смеючись, немницы. И умнота и сумнота голубых очей голубого села радостна.
И шли знатцы. И безумноклювые сорвались личины. И повязанные слепинами и неминами шествовали кроткие бухи.
И небесючая небесва никла голосами золу слухчему.
И плыли небеснатости рокотом.
И Мещей добрядинного пути.
И разверзстые бездны уста. Любноперый птица-морок.
— Умун ты наш —, баяли зори.
И соколом — тучевом взлетел к ясям неон.
Дядя Боря на ноги надел вечностяные сапожки, на голову-темя пернатую солнцем шляпу. Но и здесь с люлькою не расстался.
И голубьмо неба не таяло и не исчезало.
И дело мовевая и золотучие-золотнянные струны, и звучмо его нежных, звенеющих нежно рук, и смехотва неясных уст, неготливых, милоши смехотливых, улыбчивых.
И улыбчивяный брег, и печальные струны, и веселые березки по брегу по высокому, и дикие печальные стволы.
И грозы и немва из тростников белюси лики кажет. И празднико-языковый конь.
И ваймо и ваяльня слов; там ваймодей и каменская псивь.
И [?]ашу и улыбково-грустные, и волосатый старец, и девопеси в синих чертах. И груды делогов мертворукого мертвобописца. И духом повеяло над письмобой и письмежом уже.
И лепьмо и лепеж, и грустящий грустень в грустинах, и грустинник с всегда грустными печальными глазами, и любучий-любучий груститель — взгляд жарких любовных вежд; но уста — садок немвянок и порхучая в нем немва.
И весенел чей-то юный лик.
И земва и небесва негасючин шепотом перешептывались; и многозвугодье и инозвучобица звучобо особь.
Скакотствует плясавица вокруг весеннего цветка.
Но немотствуют люди:
Алферово
Не мало славных полководцев,
Сказавших «счастлив», умирая,
Знал род старинных новгородцев
В потомке гордом догорая.
На белом мохнатом коне
Тот в Польше разбил короля.
Победы, коварны оне
Над прежним любимцем шаля.
Тот сидел под старой липой,
Победитель в Измаиле,
И, склонен над приказов бумажною кипой,
Шептал, умирая: «Мы победили!»
Над пропастью дядя скакал,
Когда русские брали Гуниб.
И от раны татарскою шашкой стекал
Ручей. — Он погиб.
То бобыли, то масть вороная
Под гулкий звон подков
Носила седоков
Вдоль берега Дуная.
Конюшен дедовских копыта,
Шагами русская держава
Была походами покрыта,
Товарищами славы.
Тот на Востоке служил
И, от пули смертельной не сделав изгиба,
Руку на сердце свое положил
И врагу, улыбаясь, молвил: «Спасибо».
Теперь родовых его имений
Горят дворцы и хутора,
Ряды усадебных строений
Всю ночь горели до утра.
Но, предан прадедовским устоям,
Заветов страж отцов,
Он ходит по покоям
И теребит концы усов.
В созвездье их войдет он сам!
Избранники столицы,
Нахмурив свои лица,
Глядят из старых рам.
Сельская дружба
Как те виденья тихих вод,
Что исчезают, лишь я брызну,
Как голос чей-то в бедствий год:
«Пастушка, встань, спаси отчизну!»
Вид спора молний с жизнью мушки
Сокрыт в твоих красивых взорах
И перед дланию пастушки
Ворча, реветь умолкнут пушки
И ляжет смирно копий ворох.
Так, в пряже таинственной с счастьем и бедами
Прекрасны, смелы и неведомы
Юношей двое явились однажды,
- Предыдущая
- 2 / 10
- Следующая